– Пробую.

– Спасибо тебе, Рудольф.

Удрученно покачав головой, он вышел.

После вчерашней выходки Клер ни о каком академическомотпуске я и думать не мог. Покой отнимали куда более важные дела. Передо мнойвырисовывалась перспектива не только развода и одиночества, но и бездомности.

Я отыскал в газете раздел частных объявлений и принялсяизучать предложения о сдаче жилья внаем.

Нужно будет уплатить последний месячный взнос в четыреставосемьдесят долларов за “лексус” и продать красавца. Взамен купить какую-нибудьколымагу, застраховать на максимальную сумму и дождаться, пока кто-то избудущих соседей не угонит ее. Если мне приспичит снять приличное жилье, то нааренду уйдет большая часть зарплаты.

Устроив обеденный перерыв раньше обычного, я два часаразъезжал по центральным районам в поисках приемлемого чердака. Самой дешевойоказалась голубятня за тысячу сто в месяц. Для адвоката с Четырнадцатой улицыцена неподъемная.

По возвращении я обнаружил новую папку. В самом центрестола. Стандартный размер, плотный белый картон и никаких помет. Внутри наскотче у левой створки два ключа, у правой – отпечатанная на компьютерезаписка: “Верхний ключ – от двери Ченса, нижний – от стеллажа у окна.

Снимешь копии и вернешь на место. Осторожнее, Ченс крайнеподозрителен”.

По привычке без стука вошла Полли – тихо, словно призрак. Наменя ноль внимания. Мы проработали вместе четыре года, день назад она сказала,что мой уход для нее катастрофа. Ага, катастрофа. Не позже следующей неделиполучит нового начальника и будет любить его, как меня.

Очень милое создание, чья судьба меня нисколько небеспокоит.

Я захлопнул папку. Полли склонилась над коробками, похоже,не заметила ее. На посту моя бывшая секретарша и мышь мимо не пропустит. Какэто в кабинет проник Гектор? Или кто-то другой?

Полли вышла.

Пожаловал Барри Нуццо – для серьезного, по его словам,разговора. Закрыв за собой дверь, он принялся расхаживать вокруг коробок.Обсуждать причины своего увольнения мне не хотелось, я поведал ему о Клер.Супруга Барри тоже была родом из Провиденса, в Вашингтоне подобным совпадениямпочему-то придавали большое значение. Поначалу мы ходили друг к другу в гости,потом жены наши к дружбе семьями остыли.

Вид у Барри был недоуменно-печальный, но вскоре ему удалосьвзбодриться.

– Тяжелый месяц у тебя выдался, Майк. Мне очень жаль.

Мы вспомнили старые добрые времена, тех, кто работал с намии кого уже нет. О Мистере не было сказано ни слова, даже за кружкой пива. Этоудивляло: два друга вместе смотрели в лицо смерти и вдруг так углубились вдела, что не смогли выкроить часа для обмена впечатлениями.

Похоже, момент наступил: Барри то и дело спотыкался окоробки. Я понял, ради какого разговора он пришел.

– Прости, я подвел тебя.

– Оставь это, Барри.

– Нет, правда. Я должен был быть рядом.

– Почему?

– Но ведь ты сошел с ума. – Он рассмеялся.

Я прикинулся, что оценил шутку:

– Да, слегка тронулся, но пройдет.

* * *

– Честное слово, до меня доходили слухи о твоих проблемах. Япытался отыскать тебя на прошлой неделе, но ты пропал. А потом навалились дела,пришлось торчать в суде, сам знаешь.

– Знаю.

– Ей-богу, Майк, мне очень жаль, что я был далеко.

Прости.

– Забудь.

– Каждый из нас тогда ничего не соображал от страха, ноты-то запросто мог получить пулю в лоб.

– Погибнуть могли мы все, Барри. Рывок проводка, неточныйвыстрел – бум! Не стоит к этому возвращаться.

– Последний, кого я видел, когда полз к двери, это был ты –на полу, в крови. Я думал, ты умер. Мы вывалились в холл, к нам с крикамибросились люди, а я ждал взрыва.

Нас потащили к лифтам, кто-то срезал веревки, я обернулся.Полисмены как раз поднимали тебя. Я запомнил кровь.

Я слушал. Пусть Барри выскажется, пусть успокоит совесть.Потом сможет доложить Рудольфу и остальным, что пытался образумить меня.

– И пока мы спускались, я все время думал: жив ли Майк, неранен ли? Никто не знал. Прошло, наверное, не меньше часа, прежде чем сталоизвестно: ты в порядке. Я собирался позвонить тебе из дому – дети помешали. Да,я должен был позвонить.

– Брось, Барри.

– Мне очень жаль, Майк.

– Хватит, прошу тебя. Все позади, все хорошо. Сейчас уженичего не исправишь.

– Когда ты понял, что не сможешь остаться?

Я задумался. По-настоящему до меня дошло это в воскресенье,когда Билл откинул простыню и я увидел безмятежно-спокойное лицо Онтарио. В тотмомент в городском морге я стал другим человеком.

– В выходные. – У меня не было желания уточнять, да Барри ине нужны были уточнения.

Он с сожалением покачал головой, будто маясь чувством виныза мои коробки. Я утешил его:

– Ты не смог бы остановить меня, Барри. Никто бы не смог.

Он утвердительно кивнул – понял. Когда смотришь в лицосмерти, время исчезает и происходит переоценка всего того, чем люди привыклидорожить: Бога, семьи, друзей.

Деньги оказываются на заднем плане. Фирма с карьеройопускаются на дно.

– А что у тебя, Барри? Как обстоят дела?

Похоже, на дне фирма с карьерой пребывали недолго.

– В четверг состоялось первое заседание суда. Мы как раззанимались подготовкой к нему, когда в конференц-зал вломился Мистер. Проситьсудью о переносе было нельзя, начала процесса клиент ждал несколько лет. Крометого, ты знаешь, никто из нас не пострадал, физически, во всяком случае. Мырванули вперед, как спринтеры, с низкого старта, и уже не сбавляли скорости. Визвестном смысле процесс оказался для нас спасением.

Это точно. В “Дрейк энд Суини” работа была спасением.

Недели две назад я сказал бы то же самое.

– Отлично. Значит, у тебя все в порядке?

– Ну конечно.